Я драматург. Сейчас я уже могу сказать так, хотя ещё девять лет назад не имела на это звание права. Я жила в цокольном этаже ростовской двухкомнатной квартиры после того, как умерла моя мама, и думала, что жизнь на этом кончится. Но меня спасло моё призвание. Мне понравилось определение, которое я когда-то прочитала: «Призвание — это то, что призывает тебя заниматься тем или иным делом». Не имея ничего — образования, опыта, знаний, — я стала писать пьесы для театра.
Мешало одно — я думала, что не талантлива. Беременная мной мама часто обращалась к высшим силам и просила обычного здорового ребёнка — не гения, не талантливого, просто здорового. В юности я не была фанатом этого рассказа, потому что слышала в нём следующее: «Ты не гений. Ты никогда не станешь талантливой». Только сейчас понимаю, как мама была права. Талант и гениальность — приятное приложение к человеку, но без него он тоже может состояться в профессии. Для того чтобы стать профессионалом, необходим целый набор совсем иных качеств: работоспособность (умение трудиться не уставая и с радостью в сердце), целеустремлённость (умение ставить большие цели и идти к ним), сила воли (умение не бросать дела и подниматься после падения), влюблённость (отношение к профессии как к дорогому человеку), несгибаемость (умение идти, несмотря на любые «погодные условия»), инфантильность (умение долбить головой во все двери, не думая о провале) и самодисциплина (ежедневный труд).
Считается, что чтобы стать мастером в любой области, необходимо десять тысяч часов практики. Как правило, они равны десяти годам в профессии. Это важно понимать, чтобы не расстраиваться при первых неудачах. Вы становитесь увереннее в себе и переходите из стадии «новичок» в «специалист первой степени» уже примерно через полгода ежедневных упражнений. Если хотите найти обходную короткую дорогу к мастерству, попадёте на ещё более длинную. Так устроен мир. Мы все проходим одинаковые расстояния.
Награды из жалости
Однажды я влюбилась в театрального актёра и захотела, чтобы он меня заметил. Стала редактором театрального журнала, поскольку окончила журфак и с шестнадцати лет работала в журналистике, но потом решила идти ва-банк и начала писать пьесу. Моя первая пьеса была чудовищна, и ещё четыре года я была графоманом. Думаю, что любому автору надо исписать определённое количество листов, прежде чем пойдут чистые, незасорённые строки. Это как открыть кран после того, как отключили воду: вода должна литься некоторое время, чтобы ушла ржавчина. Первые пять-семь произведений надо из себя вытащить и забыть о них. Это нормально.
Потом ко мне пришёл Театр.doc. Мою пьесу заметили, я попала на фестиваль молодой драматургии «Любимовка», где её должны были читать для зрителей. В то время формат читок был нов и неизвестен. Он появился потому, что современные пьесы не попадали в большие репертуарные театры, но нужно было как-то поддерживать авторов — и пьесы не ставились (это дорого и риск), а читались профессиональными актёрами. Во время читки мои уши горели от стыда. После был разбор — страшный и беспощадный. Более опытный коллега, не зная, что я его слышу, сказал: «Зелинская не драматург». Я пошла к выходу, чтобы сбежать, но кто-то схватил мою руку и сказал: «Хорошая пьеса, молодец». Эти слова были неискренними, но тот, кто говорил это, обладал невероятным обаянием, и я осталась.
Это был драматург Вадим Леванов. Он стал моим учителем. Вадим жил в Тольятти, я в Ростове. Мы часами разговаривали по телефону, и я поняла, как важно найти учителя, состоявшегося практика, и начать, без стеснения и страха показаться некомпетентной, задавать ему вопросы. Вадим открыл мне профессию. Я поняла механизмы и усвоила главное правило: не придумывать героев, не врать в фактах, а быть внимательной к жизни и описывать современника. Меня стали приглашать на другие фестивали, а потом позвали на премию «Дебют», тут же была номинирована на премию «Человек года» в номинации «Искусство» журнала «Собака». Обе премии я выиграла.
Тем не менее это была катастрофа. Меня показывали по главным каналам, у меня брали интервью, но я испытывала чудовищный страх. Пьеса, за которую мне дали премию, была посвящена последним месяцам жизни моей мамы-психоаналитика, которая болела раком. У нас с ней были сложные отношения, и когда её не стало, я поняла, что мне надо извиниться. Я написала извинение в форме пьесы. Я боялась осуждения и ненависти, которые она вызовет, была уверена, что эти награды — жалость ко мне, а никакой не вход в профессию. Кроме того, я чувствовала, что всё самое важное, что было во мне, я уже написала и больше ни на что не способна.
Но страх после успеха — это нормально, надо двигаться дальше вопреки ему. Следующие месяцы я провела в растерянности: я не знала, о чём писать. А потом случилось ужасное. Как и мама, заболел и умер Вадим Леванов, это была вторая страшная потеря. И я вспомнила историю, которую мне в детстве рассказывала мама. Мой папа, когда я родилась, нарисовал на огромном листе инопланетянина и повесил у моей кровати. Мама боялась пришельца и говорила: «Этот инопланетянин был как живой. Папа вообще писал картины, как живые». И я написала пьесу «Как живые».
Пьесу тут же решили ставить в театре. Режиссёром стала моя старшая подруга, и мой внутренний критик сделал вывод: она ставит мою пьесу, потому что мы с ней знакомы. На премьере я не радовалась, а синдром самозванца прогрессировал.
Ура, я драматург
Я стала говорить с коллегами о том, куда пойти учиться на драматурга. Меня все кинулись отговаривать, мол, в литературных вузах только портят авторов, поэтому я решила учиться сама. Я достала всевозможные книги о драматургии, постоянно читала и конспектировала, подчёркивала и придумывала себе задания. Но я не могла заниматься самообразованием целый день, у меня была другая работа. Я знала, что, если хочу войти в профессию, надо бросить всё остальное. Я уволилась. Пришла домой и подумала: «Ура, теперь я драматург!» На следующее утро пришло осознание: у меня нет денег, у меня нет заказов, у меня вообще нет идей.
К счастью, мне позвонил ростовский драматург Сергей Медведев. Он спросил, не хочу ли я писать сериал о журналистах. Я, конечно, хотела. Я пришла на встречу с Сергеем и режиссёром Виктором Шамировым. Мне было двадцать, Сергею и Виктору — за сорок. Уже на первой встрече стало ясно, что язык театра и язык кино — две разные вещи. Да, я получила работу мечты, но надо было делать то, о чём я понятия не имела. Мы начинали сериал с нуля, в нём было двадцать серий. Виктор предложил: «Приносите идеи, если они интересные, будете автором этих серий», — и сразу утвердил пять моих идей. Это значит, у меня в руках были пять серий! Ух ты!
Но «ух ты» быстро исчезло из моей жизни. Надо было расписать структуру серии, а что это такое, я не знала. Я стала приносить длиннющие тексты, Виктор злился: «Маша, в истории три точки. Принеси мне три предложения: начало, середина, конец. Это первоклассник сможет». Я приходила к нему утром, он говорил, что мои три точки — фигня. Я приходила в обед — он рвал бумагу. Приходила вечером — он молчал в ярости. Я ревела часами, сидя у себя в комнате. Я не спала ночами, чтобы принести три точки и получить порцию унижения. Я чувствовала себя ничтожеством, не справлялась и подводила людей.
Однажды утром я просто не пошла к Виктору. Но через час стали звонить телефоны, а через два в дверь постучал директор и сказал, что у меня пять минут на сборы. Тем утром Виктор не ругал меня. Он сам придумал три точки и ждал, чтобы дать мне их расписывать. Когда мы дописали последнюю серию, унижение поглотило меня.
Но было и хорошее. Я получила за работу по профессии первые деньги. Вопроса, куда их деть, не было: драматургию я изучила, но сценарное мастерство оказалось слишком сложным — надо было ехать в Москву. Я решила поступить в Московскую школу нового кино. Втайне я надеялась выиграть грант и поступить на бюджет — к тому времени ещё несколько моих пьес поставили в театре и напечатали в разных изданиях, мало-мальское имя у меня было.
На бюджет меня не взяли. Я была готова проучиться полгода, на которые у меня были деньги, и быть изгнанной. Спустя шесть месяцев я стала собирать чемодан. В последний день моей учёбы ко мне подошёл наш художественный руководитель Дмитрий Мамулия. Он прочитал мою пьесу и предложил мне написать с ним полный метр. Я уехала, молясь, чтобы он не узнал, что меня отчислили, и не передумал. Мы созванивались по скайпу и за две недели написали сценарий полного метра — в школе я многому научилась, сценарий получился хороший. А потом Дмитрий спросил, почему я не хожу на учёбу. Пришлось признаться. Он засмеялся и сказал: «Маша, а зачем вам учиться? Давайте вы будете преподавать со мной вместе? Вы очень поможете».
Как на войну
Я боялась преподавать. На вступительных экзаменах я даже просила старших коллег быть рядом. Страх толкал меня на ускоренное изучение литературы. Я читала, слушала, смотрела, ходила на мастер-классы, приходила домой и снова читала, слушала и смотрела. Я готовилась так, как будто от этого зависела моя жизнь.
Я любила профессию, у меня был опыт, но лекции получались плохими. Синдром самозванца обострился. Я сидела перед студентами скукожившись, голос дрожал. Когда со мной спорили, мир рушился. Я загоняла себя. Но у меня был метод, который помог мне стать автором: говорить от себя, рассказывать о том, что знаю. А значит, мне надо было помочь студентам узнать самих себя, чтобы они могли написать об этом. С теми, кто мне доверился, метод стал работать. Остальные меня изматывали, а я изматывала их.
Потом случился незначительный конфликт, я пришла домой, легла на кровать и сказала себе: «Я больше не могу». Я рыдала от скопившегося напряжения и понимала, что не вернусь к преподаванию. Позвонила Дмитрию и сказала, что больше не могу спорить, доказывать, я слабая, он во мне ошибся. Это конец. В трубке снова зазвучал смех: «Маша, если у вас проблемы с курсом, надо набрать новый». Позже я узнала, что у более опытных коллег тоже бывают поражения. «Курс выдался неудачным, люди не стали командой, мы друг друга не поняли», — говорили они.
Дмитрий пошёл к разъярённым моим отсутствием студентам и предложил альтернативу: часть ребят, которая меня любит, с новым набором начинает заново, а часть уходит к другому педагогу. На отбор новых студентов я шла как на войну. Собеседование было жёстким. Я не хотела повторения провала и отсеивала хейтеров, спорщиков, которых не устраивало, что я почти их ровесница. Я подробно описывала суть своего метода — совмещение драматургии и психоанализа — и не выбирала тех, кому это не подходит.
Перед началом обучения мне позвонили из главного театра страны и сказали, что они хотят поставить пьесу «Хуманитас инжиниринг». В МХТ им. Чехова, там, где работали Чехов и Станиславский! Я не могла в это поверить. Тут же позвонили ещё два режиссёра, я выиграла ещё несколько премий и конкурсов, пьесой заинтересовались в других городах. К тому же мне предложили писать ещё сериал и полный метр, поэтому к новым студентам я пришла спокойная. Меня ждали выбранные мной люди. И — о чудо! — им понравился мой метод. Им хотелось исследовать себя и рассказывать мне и друг другу что-то очень личное. Я продолжала развивать свою методику, и, так как параллельно писала для кино и телевидения, студенты получали только практически проверенную информацию. У каждого из них от зубов отскакивали «три точки». Месяц назад у них был выпускной. Ведущие продюсеры каналов и кинокомпаний познакомились с моими сценаристами и взяли их на проекты. Они стали выигрывать в конкурсах, двое получили первый миллион за сценарий.
Вернуть телевидение
Сейчас передо мной открыто много возможностей. За меня стали бороться как за педагога. Но я сценарист, а во время преподавания я была им вполсилы. Я знала, что надо снова идти ва-банк — и решила отказать всем школам. И на меня посыпались проекты: сейчас у меня пять сценариев сериалов и фильмов, которые я пишу параллельно. Мой рабочий день начинается с утра и заканчивается под утро. Проекты, которые мне предложили, — это снова выход из той зоны, которую я уже изучила. Ко мне вернулся страх, который говорит о том, что за ним придёт рост.
Недавно с редактором мы стали разрабатывать анимационный фильм. Я придумала структуру, сдала её и получила ответ: «Продюсер разбил нас в пух и прах». Оказалось, что в заявке не было анимационности. Мне открылся дивный новый мир: трёхактовка и прочие инструменты, которые мы используем в кино, не имеют значения, тут важно другое — аттракцион (например, ожившее море и острова, как в «Моане») и мера условности (как в «Головоломке», где чувства человека одушевлены). Я продолжаю учиться новому и отрабатываю свои десять тысяч часов. Потому что у меня есть мечта.
Я хочу вернуть телевидение современнику. Мне двадцать девять, у меня нет детей, но они будут. И, когда они вырастут, наше телевидение уже должно быть хорошим. У нас в стране очень хорошие сценаристы. Я восхищена коллегами. Мы умеем писать сценарии и любим нашу профессию. Появляются продюсеры, готовые пробивать новый контент и создавать современный формат. Скоро, очень скоро всё будет. Надо только не сдаться, не опустить руки и дотерпеть. До того телевидения, которого мы с вами достойны.
Спустя пять тысяч часов работы сценаристом я поняла несколько важных вещей. Во-первых, сценаристу не надо быть слишком умным. Умные авторы пишут плохие сценарии. Драматургия чувств — вот чему надо учиться. Когда я пишу, ум часто берёт верх, и я превращаюсь в конструктора или механика, и что-то самое важное пропадает. Поэтому я пошла и покрасила волосы в розовый. Это помогает мне работать лучше.
Во-вторых, чтобы быть сильным автором, надо наполнять свою жизнь событиями: ходить в интересные места, знакомиться с новыми явлениями и людьми, познавать мир и себя. Лучше всего об этом сказал Джонатан Франзен: «Чтобы написать следующую книгу, ты должен измениться как человек. Тот, кем ты являешься сейчас, уже написал самую лучшую книгу, какую мог. И ты не двинешься вперёд, если не станешь другим. Если, иначе говоря, не поработаешь над историей своей собственной жизни. То есть над автобиографией».
Самое сложное в работе сценариста — найти эмоциональную связь с материалом. В Америке для этого существуют даже специальные терапевты-коучи. Они помогают соединить персонажей и события в сценарии с личным опытом автора, найти аналогию. Это самое важное для того, чтобы начать писать. Идёте вы по тёмному городу, видите существо, которое даже на человека не похоже, но у него уникальные ясные глаза. И вы чувствуете, что это существо интересно вам, надо ему помочь. Вы проводите с ним время, стрижёте его, одеваете в чистую одежду. Наконец, он начинает с вами разговаривать. И вскоре рассказывает свою историю. Раз — и у вас в голове родился герой. В самом начале это всегда что-то непонятное, вы не видите его лица и не знаете о нём ничего. Но начинаете каждый день думать о нём. И он вырисовывается. А потом он к вам привыкает и начинает рассказывать истории. Вам остаётся только записать.
Источник