Интервью выдающегося режиссёра, преподавателя Московской школы нового кино Альберта Серра о своих фильмах, актерском тщеславии, алкоголе и поисках божественного. Интервью ведет студентка лаборатории Фреда Келемена МШНК Яна Чернуха.
Фильмы каталонского режиссера Альберта Серра критики называют «гипнотизирующими», сам он к себе и жизни относится с иронией… Трудно разобраться, в чем он серьезен, а в чем нет. Как и его соотечественник Сальвадор Дали, господин Серра любит провоцировать публику.
Альберт Серра стал в Москве частым гостем: посетил Московский международный кинофестиваль в качестве члена жюри, приехал с циклом лекций в МШНК (Московская школа нового кино). Хотя фильмы господина Серра неподготовленному зрителю могут показаться скучными, но его лекции скучными точно не назовешь: он с легкостью держит аудиторию в напряжении на протяжении трех часов.
У отца был мелкий торговый бизнес, мама работала портнихой (кстати, и до сих пор этим занимается). Он был первым из многих поколений этой фамилии, «кто прочитал больше одной книги». Сейчас Альберт живет в историческом центре Барселоны в 60-метровой студии, где нет ни телевизора, ни радио, а есть только книги и диски с музыкой, которых у него не меньше 500.
Последний фильм господина Серра «Смерть Людовика XIV» был представлен в Каннах в 2016 году и обласкан критикой. На протяжении почти двух часов «король-солнце» в окружении своих придворных умирает в своих покоях. Чем же он вызвал интерес публики и критики?
Альберт признается, что сделал сценарий практически копией исторических хроник. И сам он был немного удивлен, когда публика не сочла фильм скучным.
Из лекции:
«Обычно аудитория довольно глупа, и если считает что-то скучным, то только потому, что не готова воспринимать сложные вещи. Когда я пересматриваю фильм, там есть много моментов, когда я не знаю, что делает Жан-Пьер Лео (актер, сыгравший короля Людовика XIV), о чем он думает. И у меня есть ощущение, что нечто важное происходит с ним в этот момент, какой-то глубокий мыслительный процесс. И в этом есть кино: вам дается очень сильное переживание, но тайна сохраняется».
Один из первых фильмов Альберта Серра «Рыцарская честь» (вольная адаптация романа Сервантеса «Дон Кихот»), который он снял со своими друзьями, раздобыв у местных меценатов 50 тысяч евро, взяли на Каннский фестиваль. Альберт просто отправил диск с еще не законченным фильмом. Это было почти чудо, потому что к фильму не приложил руку ни один профессионал от кино, все были любителями. Так Альберт создал свой собственный кинематограф, который опирается на недорогие цифровые технологии.
— Я бы никогда не стал режиссером, если бы до сих пор у нас была 35-миллиметровая пленка. Потому что снимать на 35 мм — дорого и скучно. И, конечно, я не хочу провести всю свою жизнь, занимаясь скучными вещами.
…Я никогда не изучал режиссуру. Я расскажу вам секрет, который никто не знает. На первом курсе университета я начал изучать кино. Я поставил рекорд кратковременности обучения. Я заплатил за год, но отучился один день. Мне все там не понравилось: ни люди, ни атмосфера, ни чему там учат.
…Я уже знал, что я художник, но еще не знал, к чему применить свой талант. В литературе мне было скучно читать рассказы (Чехова, например). А вот толстые романы (как у Толстого) — это интересно. Это, конечно, вопрос личных предпочтений, но правда в том, что современные технологии позволили сразу начать с полного метра.
— Почему вы решили, «что уже являетесь художником»?
— Быть художником — это не то же самое, что быть юристом, доктором и кем- либо еще, кому нужна ученая степень.
Для художника главное — его мировоззрение. Это все равно что самому создать армию и назначить себя генералом. Если ты в регулярной армии, ты должен пройти все ступени, но если ты сам создаешь армию, то сразу можешь быть главнокомандующим. Сильное желание и готовность — этого достаточно.
Конечно, ты можешь стать хорошим или плохим художником, можешь развиваться правильным и неправильным способом, даже можешь оказаться ленивым художником и вообще не развиваться… Но, к сожалению для вас и еще многих людей, художник рождается художником.
— В каком возрасте вы это почувствовали?
— В 21 или 22 года.
— Не слишком рано…
— Потому что это надо осознать, это не какое-то эфемерное чувство… Ты должен выработать определенное понимание своего пути. А что-то конкретное ты и так сделаешь рано или поздно. Если ты чувствуешь свое предназначение, другой дороги нет в этом мире. Иначе придется совершить самоубийство.
— У вас уникальный путь в кино: один день в киношколе — полнометражный фильм — Канны. Это как?
— На самом деле я много учился, но по-другому: с детства много читал, восхищался книгами и реальными людьми. Уже тогда я понимал важность судьбы, веры в себя (в работе я имею в виду). Все это — пробуждающие вещи. И когда ты впервые чувствуешь реальное желание быть художником, что ты избран Богом и что у тебя появляются силы воплотить это каким-то конкретным образом, то весь предыдущий опыт — он уже с тобой. Очень многое ко мне пришло из литературы, современного искусства. Но затем ты создаешь свою собственную методологию, собственную систему. Для этого тебе уже никто не нужен.
— Вы считаете, вам повезло или, может быть, это было предначертано?
— Мне нравится высказывание одного уважаемого мною миллиардера Чарльза Мангера. Когда его спросили, какая самая короткая дорога к успеху, он в возрасте 90 с чем-то лет сказал: «По моему опыту, самая короткая дорога к успеху — это заслужить его».
Моя главная идея — не снимать идеи!
— У нас всех, наверное, была такая ситуация: субботним вечером сидишь в компании с друзьями, выпиваешь, разговариваешь. Но из всех таких субботних вечеров только один обладает каким-то волшебством. Это как чувство влюбленности… У всех, наверное, был такой опыт. Все дело в нашем восприятии.
И мне стало интересно, сможет ли видеокамера запечатлеть это волшебство без какой-либо интерпретации с моей стороны? Без выстраивания мизансцен, без навязывания моих идей? Можно ли просто поставить камеру, включить ее и запечатлеть магию, которая существует только в нашем воображении? Я был одержим этой идеей. И цифровые технологии — это был единственный вариант попробовать это осуществить. Главным для меня было то, что при цифровой съемке тебе не нужна идея!
Например, у меня есть камера. Передо мной есть вы. И когда я вижу что-то интересное — лицо, что-то еще — я снимаю. Если мне это надоело, кажется скучным, я переставляю камеру и снимаю что-то другое. Это очень просто. И мне не нужны заранее придуманные идеи и объяснения, зачем я это снимаю. К примеру, веселье ведь нельзя подготовить, оно рождается спонтанно. Вы ведь не можете сказать: давайте встретимся за 15 минут и подготовим все волшебство этого вечера. Так в реальной жизни не происходит, потому что это не работает. Но в кино почему-то считается, что так должно быть. Это подделка. Это абсолютно предсказуемо.
Что я делаю? Стараюсь воссоздать волшебство реальной жизни. И моя главная идея — не иметь идей — очень важна, потому что в самой жизни уже есть поэзия. Мы просто должны быть восприимчивы к тому, что дает нам реальность.
— Критики называют ваши фильмы религиозными — не в том смысле, что они посвящены религиозной тематике, а потому, что божественное присутствует в них как празднование бытия.
— Жизнь — это и есть празднование. Ритуальное празднование самое себя. Это и есть религиозный подход. И если его нет, то все это просто гедонизм и эгоизм. В эгоизме нет никакого празднования — это просто потребление. Празднование значит — ты отдаешь. В гедонизме — только получаешь.
Смысл в моих фильмах появляется в самый последний момент
Поскольку отправной точкой творческого метода Альберта Серра была спонтанность и импровизация, а также «отсутствие идеи», соответственно, ему нечего было сказать актерам и другим членам группы перед съемками. Так родился его метод: использовать время как основной инструмент съемки. Он вмешивается в съемочный процесс, только чтобы внести какие-то изменения. Актерам предоставлена большая свобода, но они обязаны реагировать на любые его замечания, не выходя из роли.
Я хочу от актера спонтанных реакций, интересное выражение лица, интенсивность, энергию, поэзию. Мы все согласны с тем, что в кино эмоция приходит от актера, а не от изображения.
Моя задача как режиссера — воспламенить актера. Но актеры — идиоты, они не знают, как что-то делать.
Ты встаешь пред основополагающим выбором: быть частью реальной жизни, иметь это удовольствие, веселиться и просто жить или жить жизнью, сфокусированной на том, какое изображение ты получишь в конце работы. Поэтому мой путь как режиссера и главная борьба — это борьба за воздействие на актера.
Артисты жалуются на режиссеров. Помните, актриса, сыгравшая в «Последнем танго в Париже», жаловалось на Бертолуччи: что он оказывал на нее невероятное давление, заставлял по-настоящему заниматься сексом, совершенно не заботился о ее чувствах, и что это стало для нее травмой на всю жизнь.
Актеры хотят получать удовольствие от кино, восхищения публики, признания, денег. Потом они едут на кинофестивали, ими восхищаются. Актеры живут преувеличенной жизнью по сравнению с жизнью обычного человека. Этот мыльный пузырь раздувает тщеславие, преувеличенные реакции окружающих людей.
Потом режиссер начинает манипулировать актером, потому что интерес режиссера абсолютно противоположен: сдуть этот пузырь и получить плоский иконический образ. И тогда они говорят: «О, он разрушил мою жизнь…» Конечно, он разрушил твою жизнь! Ты здесь только потому, что режиссер тебя выбрал. Он манипулирует тобой, чтобы создать наилучший образ для экрана, а не для тебя, идиот! В этом все дело!
Ненавижу актеров. Они для меня, как собаки, как домашние животные. Если вы позволите им взять фильм под контроль, они уничтожат его органичность. Они ничего не знают о фильме, но думают, что они в центре его. И это правда, но не по той причине, по которой они так думают. (Редакция может не разделять точку зрения, высказанную в интервью.) В целом я работаю с непрофессиональными актерами, я выбираю их, потому что они мне нравятся по каким-то причинам, но это не профессиональные причины. Я их выбираю, потому что чувствую, что в них есть киногеничность в широком духовном смысле. Потом я должен начать их ненавидеть. Потому что если во время съемок ты продолжишь их любить — будешь находиться на том же уровне восприятия, что и до съемок, будешь подчеркивать и иллюстрировать то, что и так уже про них знаешь, а это неинтересно.
Вы должны проявить все смыслы, которые заложены в фильм, на как можно более позднем этапе.
Альберт Серра всегда снимает тремя камерами, делая большое количество импровизаций на тему каждой сцены. У его актеров, как правило, нет сценария, и сам он в него заглядывает довольное редко. Исходные материалы к двухчасовому фильму «История моей смерти» составили 450 тысяч часов, каждый из которых Альберт отсмотрел самым внимательным образом, что заняло почти полгода. Метод работы Альберта: «убить» сценарий на съемках, а на монтаже «убить» съемки. Так он добивается появления на экране ощущения непредсказуемости и того самого «волшебства».
— Главным умением режиссера вы считаете манипулирование актерами. Вы даже сделали довольно шокирующее заявление, что актеры для вас «как собаки: чем больше ты их бьешь, тем больше они тебя любят».
— Потому что их работа — это мазохизм. Чем больше ты на них давишь, тем больше у них вдохновения. Я наказываю и унижаю актеров не потому, что мне это нравится. Я делаю это, потому что считаю, что так будет лучше для фильма, что они будут лучше играть. Никакого удовольствия от этого я не получаю.
— А если какой-нибудь режиссер предложит вам сняться в его фильме и будет вести себя с вами так же, как вы со своими актерами, вы согласитесь с ним работать?
— Если мне понравится режиссер и если мне заплатят. Потому что основная причина страданий актеров именно в этом — им платят ни за что. И их расплата — немного пострадать и подвергнуться унижению. Платить за актерство — это аморально на самом деле.
— То есть вы готовы к тому, что вас будут унижать?
— Если мне за это платят, то да.
— Деньги — насколько это важно для вас?
— Все вещи на земле сделаны при участии денег. Я не люблю деньги, но люблю делать что-то при их помощи.
— Многие считают, что для художника деньги — это зло…
— Мои отношения с собой как художником абсолютно чисты и бескомпромиссны. Я ни малейшего движения в своем творчестве не сделал и не сделаю под давлением денег. Именно поэтому предпочитаю быть богатым, а не бедным, и иметь богатых друзей.
— Существуют ли для вас какие-то моральные ограничения на площадке, что-то, что вы никогда не попросите сделать своих артистов?
— Нет
— Почему?
— Им платят за то, чтобы они исполняли мои желания, а мое желание — это иметь в результате иконическое изображение. Все, что я прошу их делать, — не для моего удовольствия, а ради конечного результата.
— С вашей точки зрения, художник находится вне морали.
— Да, абсолютно. Если ты руководствуешься моралью, то эстетические принципы отходят на второй план. А для художника на первом месте эстетическая цель. Мораль — на втором.
— Вы можете попросить актеров заниматься на площадке сексом по-настоящему?
— Конечно. Я этого никогда прежде не делал, но не вижу проблем. Это зависит от эстетической задачи фильма.
О балансе в творчестве и в жизни
— Я решил стать режиссером, чтобы получать удовольствие. Я не хочу на съемках проводить время в слезах, в криках, нервничать. Если бы я этого хотел, я бы уже торговал на фондовом рынке и был бы миллионером, потому что я очень умный. Да, был бы миллионером наверняка.
Но поскольку я решил стать режиссером и не иметь денег, то, по крайней мере, я должен получать удовольствие от того, что я делаю. Ощущение работы мне не нужно. Я хочу ощущение, что я на рок-концерте: расслабленный, веселый, с музыкой, с ритмом.
Однако без напряжения не будет хорошего результата — это точно. Поэтому нужно найти способ создавать напряжение, не разрушая веселую атмосферу.
— Как вы считаете, вы добились успеха?
— Я горжусь некоторыми своими фильмами и некоторыми моментами в моих фильмах. Думаю, что они успешны, потому что уникальны и вносят ценный вклад в историю искусства.
— Какой из своих фильмов вы любите больше всего?
— «История моей смерти» (Гран-при фестиваля в Локарно).
— Вы начали работать с продюсерами и профессиональными актерами. Это не повлияло на вашу свободу?
— Нет, потому что моя система работы настолько хаотична, что даже профессиональный актер теряется в ней и становится невинным, как ребенок.
— А продюсеры тоже теряются?
— Я — свой главный продюсер, и я стараюсь не теряться и не терять деньги.
— Изменилось ли с годами ваше восприятие жизни?
— Не в базовых вещах, потому что для меня есть только одна основополагающая ценность — уважение к искусству и к художнику. И это никогда не изменится. Может быть, какие-то второстепенные вещи изменились, но это только обогатило мое творчество. И я не вижу, как может измениться мое восприятие жизни, если мое восприятие искусства не изменится.
— Человеческие отношения для вас менее важны, чем искусство?
— Ничто для меня не является важным, кроме искусства: ни семья, ни здоровье, ничего! И, конечно, не деньги.
— Вы испытывали любовь к кому-то?
— Да, испытывал, но это было вторично по отношению к моей цели как художника. И если любовное чувство может быть интегрировано в мое движение к этой цели, тогда да. Если нет, то нет.
— То есть вы никогда не переживали чувство, которое было бы сильнее вас?
— Есть только одно чувство, которое сильнее меня, — желание быть художником. И от этого я никуда не могу убежать.
— В вашем кино есть баланс хаоса и порядка.
— Это интересная вещь. Нужно увеличивать хаос и увеличивать порядок, насколько это возможно, но до того момента, пока они совместимы. Вот главная цель. Если они несовместимы — вы проиграли. А я не хочу быть проигравшим.
— В вашем офисе в холодильнике лежит только алкоголь, это так?
— Да, по-моему, это отличный баланс, в офисе, где работаешь, в холодильнике иметь алкоголь. Иначе было бы слишком много порядка. Разве не так?
— А на съемках вы тоже используете алкоголь?
— Очень много. Даю актерам, техническим сотрудникам, немного себе.
— В связи с этим у вас возникают проблемы?
— Да, но я делаю это потому, что результат, который могу получить, будет лучше, чем без алкоголя.
— То есть вы делаете это с весьма прагматичной целью. Но сами-то получаете удовольствие?
— Как можно пить алкоголь и избежать удовольствия, не понимаю. Только если ты депрессивный парень, но я — нет.
— Самый эпатажный поступок в вашей жизни?
— Пять колец от Картье на одной руке.
— Зачем?
— Провокация.